Розділ «Лекция 1. ПРАВОВАЯ СОЦИОЛОГИЯ КАК НАУКА»

Сходство познавательных интересов и используемых аналитических средств, характерное для криминологии и социологии преступности, с неизбежностью выносит на авансцену теоретического сознания проблему взаимоотношений между этими двумя дисциплинами.

Разумеется, криминология, хотя и пользуется методами социологии, остается не более чем частной научной теорией. Социология преступности же, хотя и ориентирована на тот же объект, что и криминология, но по самой своей сути является общенаучной дисциплиной. То, что она является прежде всего социологией, можно заметить в ее исходных установках, в круге приоритетных для нее проблем и даже в ее лексиконе.

Если криминологию интересуют преступники и преступления, то для социологии важны в первую очередь детерминационные комплексы, существующие в социальной системе и воспроизводящие преступность с регулярностью бесперебойно работающих механизмов. То есть, при сходстве объектов познания, у криминологии и социологии преступности различаются их предметы.

У социологии ее предмет занимает более обширное проблемное пространство и складывается из более крупных проблемных блоков. Она способна к более широким обобщениям. В ней присутствует предрасположенность к тому, чтобы включать проблему преступности в предельно широкие социальные контексты и выводить ее на уровни метасоциологического и социально-философского масштаба.

Если для криминологии характерна сугубо позитивистская ориентированность и она, как правило, не выходит за пределы положительных, эмпирических и теоретических, научных знаний, то социология преступности может эти пределы покидать ради того, чтобы соединять криминологию с философией преступления, служить теоретическим "мостом" между ними.

В тех случаях, когда криминологи пренебрегают серьезной социологической подготовкой, а сам материал принуждает их к социологическим интерпретациям и выводам, последние иной раз просто удручают своей беспомощностью и банальностью. Вот всего лишь один пример. Юрист В. В. Лунев в статье "Криминогенная обстановка в России и формирование новой политической элиты" (Социс. — 1994. — № 8—9. — С. 99) предлагает объяснение следующего рода: криминальность некоторой части политической элиты предопределяется общей криминологической обстановкой в России. То есть автор говорит: "А, потому что А". И такими пародиями на социологические объяснения переполнена криминологическая литература.

Или тот же автор предлагает свою типологию преступных мотивов, состоящую из шести пунктов — политические, корыстные, насильственно-эгоистические, анархисте ко-индивидуалистические, легкомысленно-безответственные и трусливо-малодушные. (Лунеев В. В. Преступное поведение: мотивация, прогнозирование, профилактика. — М., 1980. — С. 52). Отсутствие каких-либо серьезных методологических оснований для такой типологизации, ее нестрогость, граничащая с обыденными представлениями и публицистическими штампами, выводят ее, по сути дела, за пределы науки.

Между тем криминология содержит в себе, в своих исходных познавательных установках возможности как для глубоких эмпирических исследований, так и для широких социологических и даже философских обобщений. Не случайно некоторые, наиболее дальновидные криминологи утверждают, что у их науки есть все основания для того, чтобы перерасти в философию преступления. (См.: Шестаков Д. А. Уголовное право и криминология // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. — 1999. — №2). А создатели петербургского учебника по криминологии пишут о том, что "учение о преступном поведении должно включать в себя философский и значительно шире, чем это пока сделано, психологический, а также некоторые другие аспекты". (Криминология. — СПб., 1999. — С. 6—7).

Данные суждения фиксируют внутреннюю интенцию, присутствующую в криминологии и заключающуюся в ее устремленности к метасоциологическими и социально-философским обобщениям. Разумеется, перерастать ей в философию преступления нет надобности. В данном случае важно другое: оставаясь самой собой, криминология готова взаимодействовать с социологией и философией преступности на манер сообщающихся сосудов. Их содержание будет свободно перетекать из одной сферы в другую, взаимно обогащая их. То есть это будут отношения не конкуренции и взаимных придирок, а творческого сотрудничества, где все участники останутся в выигрыше.

Социальные типажи (идеальные типы) анормативного поведения

Общественное сознание издавна, уже на протяжении тысячелетий ведет работу по типологизации всего разнообразия форм анормативного поведения. Коллективный социологический разум человечества выработал представления о наиболее характерных социальных типажах, которые могут быть отнесены к категории идеальных типов (М. Вебер). В их число входят и мифические персонажи, и герои литературных произведений, и философские "смыслообразы" из трудов мыслителей прошлого, и реальные исторические личности, обработанные, "обточенные" общественной мыслью и в итоге обретшие признаки идеальных типов.

Каин. Ветхий завет рассказывает о том, как первенец Адама и Евы, зачатый уже после их грехопадения, стал по возмужании первым преступником на земле, убийцей своего младшего брата Авеля.

Согласно библейской легенде, Каин, будучи земледельцем, позавидовал пастуху Авелю, принесшему в дар Богу мясо, а не злаки, и убил его. Бог увещевал его, что если грех лежит у его дверей и влечет к себе, то "ты господствуй над ним" (Бытие, 4:7). Но Каин оказался не в состоянии господствовать над собой, своими чувствами и поступками. Поскольку его "Я" ему еще не повиновалось и обнаружилось, что в духовном, нравственном смысле он пока еще "недочеловек", Бог не стал наказывать его за убийство брата по принципу талиона, "смерть за смерть", а только осудил на изгнание. Страх Каина лишиться защиты близких и покровительства Бога, ощущение брошенности и одиночества, боязнь, что теперь всякий может убить его, заставили первопреступника взмолиться: "Наказание мое больше, нежели снести можно". И Бог решил сжалиться и отметить Каина печатью — знаком своего покровительства, которая требовала, чтобы того не убивали, а всякому, кто убьет Каина, обещалось отомстить "всемеро". Эта символическая "каинова печать" с самого начала оказалась амбивалентна по смыслу. С одной стороны, это был знак того, что Бог не оставил заблудшую душу, не лишил ее своего покровительства, а значит и возможности нравственного возрождения. Но с другой — та же "каинова печать" — это метафизический знак способности данного человека на личное беззаконие. Это символ оскверненной грехом жизни с темным опытом совершенного преступления, символ того, что человек побывал за чертой абсолютного запрета и этим отторг себя от других людей.

В неканонической литературе существует предание, согласно которому Каин родился в результате того, что Дьявол в образе змия искусил и совратил Еву. То есть Каин оказался в прямом смысле сыном Дьявола. От Каина произошли потомки, ставшие строителями городов, изготовителями железа, оружия, создателями цивилизации, которая "во зле лежит".

Хам. Библейский Хам — один из трех сыновей ветхозаветного Ноя, нарушивший основополагающую заповедь патриархального родового права, требовавшую чтить отца своего. Имя Хама стало нарицательным и употребляется при характеристике человека, чье вызывающе грубое поведение нарушает общепринятые нормы цивилизованного поведения.

Согласно библейской легенде, Ной, выпивший вина, спал обнаженным в своем шатре и был увиден его сыновьями. Хам надсмеялся над отцом, а Сим с Иафетом прикрыли родителя, отводя взгляды от его наготы. Проснувшийся Ной благословил Сима и Иафета, а Хама проклял и предрек его потомству быть рабами. Предание гласит, что именно от Хама произошли африканские народы, которым пришлось испытать рабский удел.

Фигура Хама чрезвычайно симптоматична для "осевого времени", когда создавались основные книги Ветхого завета и утверждалась в качестве массового стереотипа трансгрессивная модель социального поведения. Именно в этот исторический период связь человека с традициями патриархально-родового прошлого утрачивает жесткий, принудительный характер. К ним можно было продолжать уважительно относиться, как это делали Иафет и Сим. Но ими можно было и пренебрегать, что и продемонстрировал своим поступком Хам. В его неуважительном отношении к древней патриархальной заповеди трансгрессия проявилась в своей негативной форме, то есть как способность к нарушению традиционных норм цивилизованного общежития.

Прометей. Мифологема Прометея изначально амбивалентна. Она изображает отважного и хитроумного титана и как благодетеля человеческого рода, и как обманщика, вора, первопреступника.

Важнейшим событием, связанным с фигурой Прометея, является история похищения огня. Имеющая все признаки преступления, она нередко интерпретировалась именно так. Ей сопутствовали коварство вынашиваемого замысла, нарушение строжайшего запрета и присвоение чужого достояния. Неудивительно, что последствия кражи имели отрицательный характер как для самого мифологического преступника, так и для человеческого рода, ускорившего с помощью огня приближение кровавого, преступного, "железного" века.

Кража огня была не единственным преступлением Прометея, вызвавшим гнев Зевса. Другой его проступок связан с ритуалом жертвоприношений. Полагая, что люди не должны слишком многое отдавать богам во время религиозных церемоний, Прометей предложил им делить туши быков на две части. В одну сторону он отложил кости, накрыв их пластами блестящего жира, а в другую — лучшие куски мяса, спрятанные под шкурой. Зевс выбрал ту часть, которая казалась большей, то есть с костями. Разгневанный, он отнял у людей огонь.