Розділ «Лекция 9. СОЦИОЛОГИЯ ПРЕСТУПНОСТИ»

Противоречия между цивилизационной нормативностью и ее криминальными нарушениями выглядят как перманентная социально-историческая дуэль. При этом чем мощнее оказывается действие, тем сильнее заявляет о себе противодействие. За экспансией нормативности часто следует расширение сферы проявлений социальных аномалий, в ходе которого силы зла активизируют свое противодействие силам добра, справедливости, законопорядка.

Характерно, что развитие цивилизации, именуемое прогрессом, не устраняет ни самой дуэли, ни ее оснований. Позволяя все полнее раскрываться человеческой натуре, цивилизация создает предпосылки для проявлений как созидательных способностей, так и деструктивных наклонностей. Обнаруживается удивительное и в определенном смысле роковое свойство человека — его неспособность существовать исключительно лишь внутри отчетливо локализованного нормативного пространства. Можно сказать, что человек всегда существует на границе нормативности и анормативности. Усложняет эту проблему то обстоятельство, что данная граница проходит не только во внешнем по отношению к нему социокультурном пространстве, но и внутри него.

Индивидуальное "Я" вынуждено регулярно осуществлять акции выбора между открывающимися направлениями движения: либо устремляться по пути соблюдения нормативных требований, либо идти в противоположном направлении. От человека всегда требуется больше усилий в первом случае, то есть при вхождении в нормативную сферу и при движении внутри нее. Будучи ценностно более плотной и культурно более насыщенной, она ставит личность в положение, напоминающее ситуацию ныряльщика, вынужденного с усилием погружаться в толщу воды. Поэтому для людей всегда существует соблазн более легкого, не столь труднодостижимого пребывания в анорма-тивной среде.

Преступность как "нормальная функция общества" (постклассическая модель Дюркгейма)

Взгляд на преступность как "нормальную функцию общества", а на насилие как закономерную "часть современной культуры" является весьма распространенным. Гипотеза о том, что цивилизация нуждается в преступлениях и потому воспроизводит их, для многих является аксиомой. Последняя базируется на утверждениях о том, что цивилизации нужны конфликты, авантюры, источники острых ощущений, дух опасности и т. п. Там, где потребность в авантюрах затухала, локальные цивилизации неизменно приходили в упадок.

В свете такого взгляда история развития цивилизации, ведущей начало от "первопреступника" Прометея, укравшего небесный огонь, выступает как череда многих преступлений, совершенных людьми.

На протяжении всей своей историй цивилизация предоставляла самые широкие возможности для проявления хищных и разрушительных начал человеческой природы. Очевидно, преступность, будучи неотъемлемой принадлежностью развития общества, явила собой особую линию развития самой цивилизации. Она несет в себе нежелательные, часто неявные и вместе с тем вполне реальные возможности, скрытые в самой сущности цивилизации. Соответственно преступник выглядит как личностное воплощение этих темных сторон и трагических противоречий историко-цивилизационного процесса.

Одно из главных предназначений цивилизации состоит в том, чтобы предоставлять широкие и основательные возможности для все более полного раскрытия человеческой натуры. Но поскольку природа человека двойственна и несет в себе, наряду с созидательными способностями, также и деструктивные наклонности, то цивилизация, создавая социальное пространство для первых, невольно обеспечивает тем же самым и вторые. Исторические изменения в социальном теле цивилизации будут вести к тому, что исчезновение одних видов преступлений станет сопровождаться появлением новых. Система будет регулярно расставлять ловушки, и преступники будут попадаться в них. Но в то же время в новообразующихся социальных нишах будут возникать новые возможности для совершения иных преступлений. В результате мир абсолютного совершенства, очищенный от пороков и преступлений, так и останется несбыточной мечтой.

Э. Дюркгейм утверждал, что для успешного развития цивилизации необходимо существование некоего пространства свободы, внутри которого индивидам предоставлены различные возможности для самовыражения, в том числе не только для устремлений ввысь, к идеалам, но и в противоположном направлении, по пути нарушения социальных запретов. Э. Дюркгейм прямо говорит: чтобы в обществе существовали возможности самовыражения для идеалистов и романтиков, героев и мучеников, в нем в равной степени должны существовать также возможности самовыражения и для преступников. Свобода не может существовать, если нет возможностей отклонений в разные стороны — и к идеалу, и к аномии, отрицающей нормы.

В любой системе всегда присутствуют деструктивно-дезинтегративные начала. Для социальной системы одним из таких источников дезинтеграции является преступность. Она заставляет систему пребывать в состоянии рабочего напряжения.

препятствует ее закоснению. "Преступность, — писал Э. Дюркгейм, — не только предполагает наличие путей, открытых для необходимых перемен, но в некоторых случаях и прямо подготавливает эти изменения. Там, где существуют преступления, коллективные чувства обладают достаточной гибкостью для того, чтобы принять новую форму, и преступление подчас помогает определить, какую именно форму примут эти чувства. Действительно, сколь часто преступление является лишь предчувствием морали будущего, шагом к тому, что предстоит".

История с судом и казнью Сократа служит для Дюркгейма подтверждением его тезиса. Преступления, за которые Сократ был осужден афинским судом, оказались полезны, поскольку возвещали новую нравственность и были прелюдией грядущих преобразований. Так было в последующие века со многими еретиками-новаторами.

Если преступность в цивилизованном обществе не переходит определенного порога допустимости и не обретает характера социальной патологии, то ее допустимые масштабы следует считать нормой, — утверждает Э. Дюркгейм. "Делать из преступления социальную болезнь значило бы допускать, что болезнь не есть нечто случайное, а, наоборот, вытекает в некоторых случаях из основного устройства живого существа; это значило бы уничтожить всякое различие между физиологическим и патологическим. Конечно, может случиться, что преступность имеет ненормальную форму; это имеет место, когда, например, она достигнет чрезмерного роста. Действительно, не подлежит сомнению, что этот излишек носит патологический характер. Существование преступности нормально лишь тогда, когда она достигает, а не превосходит определенного для каждого социального типа уровня".

Преступность можно рассматривать как одну из функций цивилизации. Будучи ровесницей цивилизации, она несет в себе начало некой, не самоочевидной целесообразности. Открыто противореча нормам цивилизованного общежития, преступность одновременно оттеняет, делает более выпуклыми его преимущества. Она напоминает тень, отбрасываемую социальным телом цивилизации и постоянно сопровождающую любые движения этого тела. Она вобрала, сконцентрировала в себе все самое негативное и сумеречное, что есть в цивилизации. Поэтому ареал, в котором пребывает преступность, можно сравнить еще с "подпольем" цивилизации, с ее "подвалом". Между тем, как тень является непременным атрибутом предмета, а подвал — добротно скроенного здания, так и преступность — это рядоположенный социальный мир, от соседства которого нет шансов избавиться миру законопослушных граждан.

Принципиальная неустранимость преступлений из социальной жизни заставляет предполагать о невозможности идеального, абсолютного порядка и о том, что существуют лишь смешанные формы, представляющие собой нечто среднее между порядком и беспорядком (хаосом), то есть разновидности хаосмоса.

Основные признаки социального хаосмоса:

1) существование трех основных социальных групп:

а) сторонники порядка в лице законопослушных граждан и добросовестных работников органов власти и охраны правопорядка;

б) представители криминального мира;

в) маргинальная прослойка, состоящая из тех, кто, официально принадлежа к сторонникам законопорядка, тем не менее потворствует криминальным элементам или тайно сотрудничает с ними.