Розділ «Лекция 1. СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ»

Навыки и умения социологического сознания обращаться со сложнейшими коллизиямии социального существования людей развиваются не так быстро, как того хотела бы теоретическая социология.

Так, в 1920 г. П. А. Сорокин с грустью отмечал, что из-за недостаточной развитости социологии человечество "до сих пор бессильно в борьбе с социальными бедствиями и не умеет утилизовать социально-психическую энергию, высшую из всех видов энергий. Мы не способны глупого делать умным, преступника — честным, безвольного — волевым существом. Часто мы не знаем, где "добро", где "зло", а если и знаем, то сплошь и рядом не способны бороться с "искушением". Подобная неспособность позитивной социологии отличать добро от зла — это не обязательно черта переходной исторической эпохи. Нечто похожее может происходить с ней и в относительно стабильные времена, если это периоды тоталитарных диктатур, предпринимающих все, чтобы люди утратили высшие, абсолютные нравственные ориентиры, а с ними и представления об истинных целях своего существования.

Ф. М. Достоевский в романе "Преступление и наказание писал: "У нас есть, дескать, факты! Да ведь факты не все, по крайней мере, половина дела в том, как с фактами обращаться умеешь!". Умение же должным образом обращаться с фактами эмпирическая социология получает от теоретической социологии. А та, в свою очередь, может научиться этому только у метафизики.

Только на первый, весьма поверхностный взгляд может показаться, что метафизика бесполезна при решении конкретных жизненных и познавательных задач. Лишь весьма неискушенному рассудку она представляется "надмирной", оторванной от всего земного и насущного. В действительности же она практична по самому большому счету. Как заметил в начале XX в. французский философ Ж. Маритэн, метафизика открывает человеку подлинные ценности в их истинной иерархии, помогает прочно стоять на земле, "поддерживает справедливый порядок в мире своего познания, обеспечивает естественные границы, гармонию и соподчинение различных наук. И это гораздо необходимее человеческому существу, чем самые роскошные цветы математики феноменов. Ибо какой смысл завоевать мир, но потерять истинную направленность разума".

Вряд ли ищущая человеческая мысль не заинтересована в том, чтобы сохранять истинную направленность своих усилий и при этом отчетливо различать главные ценностные ориентиры. Метафизика стремится убедить социологический рассудок в существовании вечного и абсолютного. Наделе это выглядит как доказательства того, что в социальных фактах всегда присутствует нечто, выходящее за их пределы и вообще за пределы сугубо рассудочного понимания.

Самые мудрые из социологов понимали, что познавательные возможности их науки отнюдь не безграничны. И в те моменты, когда понимание этого становилось наиболее отчетливым и острым, они начинали испытывать чувство, похожее на то, что Декарт называл "интеллектуальной печалью". Это чувство заставляло их испытывать потребность в метафизике, подводило их к рубежам сверхфизического мира. В результате у них возникала уверенность в том, что под покровом окружающей людей социальной действительности скрыта иная реальность, не похожая на эту, и что она более реальна, чем та, на поверхности которой лежат россыпи очевидных социальных фактов. Появлялась убежденность в том, что именно из ненаблюдаемого, сверхкаузального мира исходят высшие императивы, задающие людям совершенно определенные модели социального поведения.

Метафизика побуждает социологов, исследующих конкретные социальные факты, воспринимать в качестве когнитивной нормы то, что в этих фактах всегда обнаруживается нечто, выходящее за пределы человеческого понимания. Это нечто — отблески абсолютного и вечного на относительном и преходящем. Это печать метафизической сверхреальности, которая значима для человека в той мере, в какой он способен посредством своих духовных усилий вообразить и помыслить ее.

Если позитивная социология раннего и зрелого модерна в лице Конта, Спенсера, Дюркгейма и их последователей отмежевалась от метафизики, то социология постмодерна начала опять к ней приближаться. Это произошло в результате обнаружения того, что возможности сугубо социологического осмысления множества фактов социальной жизни имеют свои пределы. Стало очевидным наличие таких рубежей в понимании социальных реалий, на которые позитивистская социология никогда не сможет выдвинуться в силу своей отгороженности от сферы метафизических нормативно-ценностных абсолютов.

Основной итог, к которому подошла социологическая наука на излете XX в., заключается в выводе о том, что ее полная и бесповоротная суверенизация от метафизики не удалась, поскольку не дала ожидаемых результатов. Те достижения, что позитивная социология имеет на своем счету, не слишком утешительны, а те познавательные перспективы, что еще существуют для нее на прежнем пути приобретения позитивных знаний, не обещают больших открытий.

К концу XX в. в духовной сфере начал тормозиться характерный для эпохи модерна процесс "разбегания" культурной вселенной. Взаимоотстранение норм и ценностей достигло своего предела. Стала обнаруживаться новая тенденция: различные отрасли культуры, словно вспомнив о своем былом родстве, начали процесс сближения. В социологии это выглядит, как стремление вновь воссоединить социологию с метафизикой, тем более, что ни в той, ни в другой не наблюдается на сегодняшний день признаков взаимной несовместимости.

Что же прибавляется к исходным посылкам и возможным результатам в итоге перевода социологической тематики на метафизический уровень? Что даст легитимация метафизической методологии с точки зрения социологов? Без сомнения, у каждой поставленной проблемы появится возможность обрести дополнительную полноту освещения и глубину проработки, что она вряд ли приобрела, оставшись на сугубо позитивистском уровне. Но главное, пожалуй, это то, что социологическая информация благодаря метафизической транскрипции и метафизическому контексту обретает экзистенциальный, то есть одновременно и универсальный, и глубоко личностный характер. Социальные факты, существовавшие прежде как бы сами по себе, окажутся, включены в личную картину мира, а знание о человеке вообще станет знанием о себе и своем "я".

В пунктах соприкосновения социологии и метафизики обнаруживаются универсальные экзистенциалы, абсолютные ценности и высшие нравственные истины. Приближение социологического сознания к полю их смыслов означает, что имевшиеся в его распоряжении знания об отдельных социальных фактах накладываются на шкалу с пометками ценностных абсолютов.

В итоге сами факты обретают дополнительный, дотоле неочевидный, метасоциологический смысл.

Такая шкала крайне необходима социальным наукам, искусству, литературе, всем формам культуры. Нужда в ней особенно остро ощущается в переходные эпохи, когда рушатся устоявшиеся системы ценностей, возникает сумятица оценок, шаткость нормативных представлений и множество людей утрачивают способность отличить порок от добродетели, а преступление от доблести. Социологическому сознанию совсем не обязательно стремиться прикоснуться своим инструментарием к метафизическим сущностям, подобно тому, как человеку незачем видеть Бога. Но как человеку непозволительно жить, забыв о высших первоначалах мирового бытия, так и социологии непозволительно существовать, открестившись от метафизического мира. Для нее гораздо приемлемее путь не рассудочного верхоглядства и плоского схематизма, а признание таинственности того, что происходит в глубинах социальной жизни.

Совершенно очевидно, что социологическая теория не может успешно исследовать такие острые социальные проблемы, как падение нравов, динамика преступлений и самоубийств, распространение наркомании и пьянства, если она равнодушна к сверхфизическим основаниям человеческого бытия. Ей в равной мере необходимы оба метода постижения социальной реальности — социологический и метафизический. Для нее важно соединить исследовательский интерес к социальным фактам с вниманием к человеческим экзистенциалам и стоящим за ними нравственным абсолютам и метафизическим сущностям.

"Метафизические глаза" необходимы не только современной социологии. Они нужны всем наукам. Современный французский мыслитель Ж.-Ф. Лиотар в своем исследовании о культуре постмодерна прибегнул к авторитету Ф. Шлейермахера, писавшего в начале XIX в. о том, что творческая научная способность не может существовать без спекулятивного, то есть метафизического духа. Только метафизическая социология способна видеть истинные ориентиры и обнаруживать все те четыре типа причин социальных явлений, которые обозначил еще Аристотель, — формообразующие, материальные, деятельные и целевые.

Но, скорее всего, историческая судьба социологической теории всегда будет вписываться в процесс маятниковых колебаний между полюсами позитивистских и метафизических пристрастий. В ней практически всегда существовали и, очевидно, всегда будут существовать два крыла -- метафизическое и позитивистское.