Розділ «Лекция 4. СОЦИОЛОГИЯ ПОРЯДКА»

Наиболее опасным неправо становится в тех условиях, где вся государственная машина начинает работать в режиме аристотелевской неправосудности, где она, движимая пафосом отрицательности, разрешает себе использование любых средств ради достижения своих политических целей, где законодательная, исполнительная и судебная власть позволяют себе произвол, где функции правового механизма становятся дисфункциями, а законы перестают отвечать критериям справедливости. Понятия законности, гуманности, справедливости становятся юридическими фикциями, мнимыми социальными величинами.

Негативное право (неправо) заявляет о себе, если мера принуждения, исходящего от государства, превышает пределы, допустимые в цивилизованном обществе, и поэтому место правового принуждения занимает неправовое насилие. Оно предполагает изъятие у объектов воздействия их естественных прав на жизнь, здоровье, человеческое достоинство, свободное самоопределение.

Распространенным заблуждением, сопровождающим всю историю цивилизации, является иллюзия, будто насилие — это допустимое и даже необходимое средство установления справедливого общественного порядка. В одних случаях это обусловлено отождествлением практики законного применения силы и правового принуждения с насилием, которое по своей сути является нарушением необходимой, этически и юридически оправданной меры силового воздействия. В других случаях это намеренно проводимая линия политического имморализма, предполагающего, что для достижения благих целей допустимо использование неправовых средств, включая насилие.

Субъектами насилия могут являться индивиды и группы уголовных преступников и политических радикалов, а также властные структуры и подчиняющиеся им карательные органы.

Насилие способно иметь либо спорадический характер (отдельные преступления, террористические акты), либо быть системным (массовые репрессии, осуществляемые тоталитарными режимами).

Особой формой неправового принуждения является символическое насилие. Данное понятие введено в социальную теорию современным французским социологом П. Бурдье. Он рассматривает и квалифицирует символическое насилие как неизбежный атрибут всякой власти. Государственные властные структуры сохраняют и укрепляют свои кратические полномочия как с помощью осуществляемого ими непосредственного принуждения и прямого насилия, так и благодаря тому, что исходящие от них инициативы и акции выглядят в глазах граждан легитимными. Для успешного функционирования государственной власти необходимо целенаправленно, систематически и повсеместно осуществлять не столько прямое, обычное, сколько символическое насилие, то есть навязывать гражданам, внедрять в их сознание выгодную властям иерархию норм и ценностей, апологетически ориентированную систему значений и смыслов. Эта практика, если она проводится неуклонно на протяжении достаточно длительного времени, дает в результате требуемый эффект: навязываемые обществу идеи, принципы, нормы, ценности, смыслы, оценочные стереотипы приобретают для массового сознания привычный, само собой разумеющийся, естественный характер. С помощью построенного таким образом символического насилия в государстве укрепляется нужная властям модель отношений господства-подчинения.

Согласно концепции П. Бурдье, символическое насилие предполагает такое преимущественное состояние массового сознания, как "незнание". Для властей наиболее предпочтительным является бессознательное, дорефлексивное принятие людьми навязываемых им нормативно-ценностных стереотипов. Состояние "незнания" предполагает упрощенные, неполные, искаженные, мифологизированные представления масс о сущем и должном, необходимом и запретном. В перманентной ситуации "незнания" люди охотно признают легитимность любой, в том числе авторитарно-полицейской, тиранической, тоталитарной власти. Они не склонны препятствовать осуществлению символического насилия над их сознанием и поведением и спокойно переносят дефицит свобод и естественных прав.

Неправо, в какой бы форме оно не выступало, равнодушно к проблемам свободы и законности, цинично игнорирует коренные интересы граждан и потому может существовать только в условиях отсутствия гражданского общества. Таким образом, встав на путь самоотрицания, право превращается в собственную противоположность. Не выполнив своих функций, не справившись с возложенной на него задачей воспрепятствовать превращению мира в "ад", право, ставшее неправом, допускает чудовищную по масштабам и низости подмену, а с нею и роковую метаморфозу, в результате которых социальный мир начинает проваливаться в "адское" состояние.

Для неправового государства неприемлема идея гражданского общества как равновеликой силы, рассматривающей индивида не в качестве подданного государства, а как эмансипированное, частное лицо, имеющее свои особенные жизненные цели, обладающее неотчуждаемыми правами и свободами и сознающее ценность собственной личности. Поэтому отношения тоталитарного государства со стремящимися к автономии элементами гражданского общества строятся в ключе антагонистической парадигмы. Все, что способно ограничить, приуменьшить властные функции государства, беспощадно искореняется им. Цивилизованному гомеостазису, сбалансированным динамично-равновесным отношениям оно предпочитает монополию власти.

Неправовое государство осуществляет сверхжесткую нормативизацию социальной жизни как утверждение системы превентивных мер против становления гражданского общества. Это делается по нескольким направлениям.

Во-первых, это идеологическая борьба с "индивидуалистической" и "мещанской" философией частной жизни и ее проявлениями в культуре, морали, искусстве.

Во-вторых, это практика грубых вмешательств в частную, интимную жизнь граждан со стороны так называемых общественных организаций.

В-третьих, это административно-бюрократическое торможение всех тех частных инициатив и начинаний, которые даже в самой малой степени могли бы усилить жизнеспособность элементов гражданского общества.

В-четвертых, это прямой полицейский надзор и репрессивная практика по отношению к любым проявлениям несанкционированных государством всплесков гражданской активности.