Розділ «Лекция 3. СОЦИОЛОГИЯ ХАОСА»

В зависимости от площади социальных пространств, охваченных деструктивными процессами, аномия может быть либо очаговой, либо тотальной. После оставшегося в прошлом разгула сил хаоса в любой социальной системе всегда продолжают сохраняться остаточные, периферийные виды аномии. Они остаются пребывать в многочисленных социальных "нишах" общественной системы.

Очаговая аномия, в отличие от тотальной, составляет неотъемлемую принадлежность любой общественной системы на протяжении всей истории ее существования.

Очаги беспорядка необходимы системе для поддержания ее же собственной жизнеспособности. Это объясняется тем, что полная, тотальная однородность и абсолютная упорядоченность делают систему хрупкой, понижают ее сопротивляемость перед внешними деструктивными воздействиями. Наличие же очагов аномии с характерными для них множествами разнообразных девиаций образует широкое пространство социальной свободы для активных действий и энергичного самоутверждения социальных субъектов. Именно эти очаги оказываются теми местами, где возникают нестандартные жизненные модели, различные свежие находки и социальные новации.

Поэтому государство, его институты, органы власти всегда с опаской взирают на свободу и ее различные проявления? Ответ состоит в том, что они ощущают прямую связь между свободой и аномией. Они чувствуют, что свобода — это одна из ипостасей хаоса, что она способна вести к распаду социальных структур, что она всегда несет в себе возможность перехода во вседозволенность.

Очаговая аномия — это форма сохранения "ниш" свободы даже в самых "закрытых" системах, где блоки социальных институтов предельно плотно пригнаны друг к другу. Чем жестче и тотальнее социальный контроль, тем интенсивнее протекают процессы внутри этих "ниш".

Важная роль в сохранении таких очагов принадлежит гражданскому обществу. Одна из его задач в том и состоит, чтобы поддерживать существование подобных очагов, оберегать их от уничтожения государственной машиной. Разумеется, это относится к тем очагам, где культивируются не криминальные, не опасные для жизни, здоровья и достоинства граждан формы аномии.

Продуктивность аномии

Хаотическое сознание

Хаотическим можно считать то сознание, которое поглощает и растворяет в себе смысловые, нормативные и ценностные структуры. В той части субъективного пространства индивидуального духа, где должны твердо занимать свое место структуры смыслов, норм и ценностей, воцаряется тьма. Там, где должны присутствовать разнообразные иерархии социальных предписаний, рациональности ясных императивов, очевидности отчетливых смыслов, господствует хаос иррационального. В его сумбурной непросветленности переворачиваются смыслы и распадаются нормы, осуществляется беспорядочное брожение, происходят странные смешения, поражающие своей неодухотворенной абсурдностью.

В классической литературе описан характерный тип такого хаотического сознания. Дидро в повести "Племянник Рамо", а затем Гегель в "Феноменологии духа" обозначили феномен "разорванности" человеческого сознания.

Хаотическим является не только сознание, пребывающее в состоянии безумия. Таковым следует считать и сознание с "шаткостью" моральных принципов, достигающей такой степени, что человек перестает видеть разницу между добром и злом, утрачивает представление о критериях их различения. Единственной точкой отсчета в мироистолковании становится собственное витальное "я", обособившееся от всего множества духовных и социальных определений.

Вера в то, что, доводя душу до соприкосновения с бездной, открывая ее действию хаотических сил, мы доходим в то же время до высочайшего, покоится на глубоком смешении понятий. Метафизическая бездна, "беспредельное", отнюдь не являются высшими метафизическими стихиями. Нельзя не вспомнить известного в философии различия потенциальной или дурной бесконечности от бесконечности актуальной или положительной. Душевный хаос есть одно из самых ярких воплощений "дурной бесконечности", — пожалуй, более яркое, чем фихтеанское бесконечное стремление, с которым боролся в своей этике Гегель. Хаотическое и беспредельное есть стихия различных возможностей, не воплотившихся еще в действительности, не достигших актуализации; это есть неопределенная полнота возможностей — и только. В тот момент, когда неопределенность беспредельного выявляет из себя какие-либо нравственные определения, хаос достигает некоторых оформлений, перестает быть хаосом. И тот процесс поднятия и очищения русской хаотической души, о котором с такой любовью говорит Достоевский, есть несомненно процесс преодоления хаоса. Это есть процесс "самосохранения", "самоспасения", "восстановления". Если понятия эти не толковать чисто биологически, они могут означать только одно: "бездна души вмещает в себя какое-то положительное совершенство. Она приобщается, другими словами, к ценности и становится причастной не потенциальной, но положительной нравственной бесконечности ".

Эта пространная цитата из сочинения русского мыслителя позволяет еще задолго до того, как возникнет имя Достоевского, ощутить в ней присутствие его метафизики. Ее вполне можно рассматривать как апологию героя "Записок из подполья", как признание того, что его душа, носящая в себе хаос, вместе с его духом, способным дать чрезвычайно глубокий комментарий к состоянию самосознания, существующего не просто у "бездны на краю", а практически уже в самой бездне тотального отрицания, могут принадлежать действительному гению.

По сути, Подпольный господин Достоевского — это персонифицированное влечение к хаосу. Его буквально одолевает жажда хаоса. При этом он, без сомнения, ощущает скрытую креативность хаоса и всего, что связано с ним — подполья, ночной души, своих филиппик против всего и вся. Эта креативность скрыта от "надземных" людей. Но именно она-то и дает ему смелость противопоставить свою позицию целому миру цивилизации "нормальных" людей.

Хаотическое сообщество

Характерным образчиком человеческого сообщества в состоянии хаоса является толпа. Значительный вклад в изучение этого своеобразного социального феномена внесли французские социологи Г. Тард и Г. Лебон. Проблемы возникновения толпы, особенности ее социального поведения интересовали таких исследователей, как Т. Карлейль, О. Шпенглер, К. Юнг, X. Ортега-и-Гассет, В. Парето, Г. Моска. Они видели в толпе аморфную общность, самопроизвольно возникающую под влиянием каких-либо внешних, часто случайных, факторов и на некоторое время выступающую в качестве целого, охваченного единым психологическим настроем.

Толпа являет собой пример хаоса не абсолютного, а относительного. Ей присущи дух стадности, временный паралич рационального мышления, эмоциональная напряженность, повышенная возбудимость, импульсивность, "легковоспламеняемость", утрата чувства меры, исчезновение представлений о существовании нормативных границ, безответственность, нетерпимость, иллюзия всемогущества. Внутри нее действует механизм суггестии — взаимной внушаемости, эмоционального взаимозаражения, бессознательного подражания индивидов друг другу. На какое-то время происходит уравнивание всех, кто составляет толпу, исчезают индивидуальные различия возрастного, профессионального, культурно-образовательного, социально-ролевого характера. Толпа превращается в унитарного субъекта с общей, единой направленностью социального поведения.

Направленность действий толпы зависит от самых разных случайностей физического и социального характера, в том числе от воздействий времени года, погоды, дождя, ветра, холода. В ее настроениях возможны резкие перепады. Г. Тард утверждал, что для толпы нет середины между проклятием и благоговением, презрением и восторгом, между криками "да здравствует!" и "на виселицу!" При этом "да здравствует" значит обычно "да здравствует навсегда", то есть заключает в себе пожелание божественного бессмертия. Но достаточно какого-нибудь пустяка, чтобы превратить это обоготворение в вечное проклятие.

У индивидов, оказавшихся в составе толпы, на некоторое время как бы угасает самосознание, а руководящая роль переходит к эмоциям, движимым бессознательными импульсами. Роль бессознательного столь велика в поведении толпы, что оттесняет на задний план проблему мотивации как таковой. Лебон считал, например, что за явными мотивами действий толпы всегда кроются тайные побудительные причины, в которых люди не склонны признаваться, а за ними — еще более тайные, суть которых людям вообще никогда не постичь. На этих глубинных уровнях между множеством разных людей обнаруживаются удивительные сходства, которые и соединяют их в толпу и направляют ее энергию в определенное русло.

Коллективное бессознательное способно активизироваться в рамках цивилизованных форм социального взаимодействия на публичных сеансах психотерапевтов, футбольных и хоккейных матчах, массовых рок-концертах. Но оно же способно прорываться сквозь нормативные заграждения, обретать социально опасные формы, угрожающие ценностям цивилизации и культуры. Этому может способствовать нарастание отрицательных эмоций, а с ними и общей агрессивности. В возбужденном состоянии толпа становится невосприимчива к рациональным доводам нормативно-ограничительного характера и, напротив, обостренно-восприимчива к эмоциональным вспышкам и взрывам со стихийно-деструктивной направленностью. Если в обычном состоянии, человек легко справляется с собственными агрессивными эмоциями и успешно их подавляет, то в момент его пребывания в составе толпы те же механизмы самоконтроля уже не срабатывают и он оказывается в полной власти общего нарастающего порыва.